– Выходит, работа сменная?

– Да, что-то вроде скользящего графика, когда днем, когда ночью.

Вот оно что, обдало жаром Егорова. Сменно! Правильно, видать, подкатился к жене Семенова, пока тот был на работе. Эх, не хотел ведь пускать, чего сопли распустил, жалко стало, Егоров сжал под столом кулаки. Но тут же себя одернул, Семенова жена – это Семенова жена. А он-то чего свою заранее под квартиранта ложит. Варвара не такая. Да и не бывает ее дома в рабочее время. Тьфу! О чем он думает. Егорову даже стыдно стало перед женой за такие мысли.

После ужина заговорили о деле, сначала разобрались с питанием. Михаил сказал, что он не прочь питаться вместе с ними и будет вкладывать сумму, которую они скажут. На этом и порешили. Потом договорились о квартплате и показали квартиранту его комнату. И только тут Егоров обратил внимание на его багаж – спортивная сумка и кирзовые сапоги сверху.

Первым делом Михаил вытащил из сумки книги в черном переплете с белой надписью «Уильям Шекспир», и Егоров, он советовал Михаилу, куда тому следует обратиться насчет работы и какие там заработки, удивленно спросил:

– С собой что ли привез?

– Здесь купил, не удержался. Смотрю, в газетном киоске все десять томов. И дешево. Повезло.

Егоров неопределенно хмыкнул, в детстве он читал запоем, а как женился, так в библиотеке не был ни разу. Читал кое-что, конечно, жена иногда приносила или на работе у кого-нибудь брал. Но мог книгу и не дочитать, да и зачем читать, сел у телевизора и смотри, все тебе покажут и расскажут. Да и после тех фильмов, что увидел в последние годы, книги и в руки брать неохота – скукота. Этот Уильям Шекспир с ума бы сошел, просидев вечер у телевизора, да если ему еще пару порно кассет подсунуть…

– Ладно, устраивайся, не буду мешать, – прервал свои размышления Егоров. – Приходи телевизор смотреть, не стесняйся.

– Спасибо! Но я вообще-то только новости смотрю, а так не очень. Я больше читать люблю.

Вот и хорошо, подумал Егоров, меньше будешь глаза мозолить.

И точно, Михаил в тот вечер из своей комнаты не вышел. Так и дальше пошло, встречались лишь за завтраком да за ужином, словно и не было в квартире постороннего. Тревога Егорова прошла, он уже не ждал козней от квартиранта и не мог понять, чем же Михаил так достал Семенова. Единственное, что не нравилось Егорову в квартиранте, так это его постоянное «Спасибо!», которое вылетало из Михаила по всякому поводу. Поел – спасибо, подали кружку с чаем – спасибо… Колька, глядя на него, тоже заспасибничал. Нет, не нравилось это Егорову, получалось, что он по сравнению с квартирантом больно некультурный. Но поразмыслив, Егоров решил, возможно, и он, живи у кого на квартире, тоже бы, наверное, спасибничал. А, может, и нет. Тут от человека зависит, нравится ему корчить из себя культурного, пусть корчит.

А вскоре Михаил заступил на ночную смену, и назавтра, вернувшись с работы, Варвара с удивлением спросила:

– Это кто такую чистоту навел? – и посмотрела на Егорова.

Тот лишь плечами повел, он даже и не заметил, что прибрано.

– Мы! – гордо ответил Коля. – Вместе с дядей Мишей.

– Все равно без дела маюсь, – как бы оправдываясь, сказал Михаил, появляясь из своей комнаты.

– Я не против, но как-то неудобно, – подняла плечи Варвара.

– Мам, здорово, да? – разрядил неловкость Коля, ожидая от матери похвалы.

– Очень здорово! Молодец!

А за ужином Михаил предложил:

– Я завтра могу ужин сготовить, вы скажите что.

– А что хотите, то и готовьте. Мясо и рыба в холодильнике, картошка в коридоре, остальное здесь, на кухне.

Егоров промолчал, но подумал, к Варваре что ли подкатывает, если что, сразу шею сверну.

Михаил зафаршировал щуку, Егоров еще такого не ел, но хвалить не стал, не попросил и добавки, хотя хотелось. А Варвара на похвалу не поскупилась и тут же стала выспрашивать, что да как, в какой последовательности. Похвалил и Коля:

– Здоровска! Ну ты, дядя Миша, даешь! – похвалил, но не забыл и об отце. – Папа тоже умеет варить вкусно.

– Умеет, – усмехнулась Варвара.

Егоров на ее усмешку лишь поиграл желваками на скулах. А что скажешь? Поджарить картошку да сварить макароны, вот и все его кулинарное искусство.

А квартирант умел не только фаршировать щуку и варить отменный борщ, но и стряпать. Это выяснилось, когда он испек торт, который привел в восторг не только Колю, но и Варвару.

После этого, чтобы ни готовила Варвара, обязательно советовалась с квартирантом, только и слышалось из кухни их бубнение. Варвара даже телевизор стала реже смотреть, все не могла наговориться с Михаилом.

Но не это злило Егорова, готовит хорошо, ну и хрен с ним, у них вон токарь Жженых постоянно приносит на работу фаршированные блины собственного приготовления. Другое тревожило Егорова – всезнайство Михаила, что бы ни спросили у него Варвара или Коля, квартирант тут же ответит, неважно, был ли вопрос о космосе, о животных, об оружии, о растениях, о болезнях – он знал все. Но особенно был силен по истории, к которой Коля питал слабость. Михаил часами рассказывал ему о спартанцах, Александре Македонском, о римлянах. Егоров слышал, как Коля потом пытался все пересказать матери. И Варвара вместо обычного «спроси у папы» говорила: «Спроси у дяди Миши».

Егоров как бы стал дома не нужен, во всяком случае, он сам эту свою ненужность осознавал. Были вечера, когда он один, как сыч, сидел перед телевизором и в паузах во время рекламы слышал, как квартирант за… мозги Варваре и Коле.

Егоров видел, что сын отдаляется от него, он стал для него неинтересен. О, теперь Егоров понимал Семенова, у которого было два сына. Так плохо Егоров еще себя не чувствовал, всегда: и в школе, и в училище, и в армии, и на работе – он был на виду и вдруг оказался ненужным, пустым местом и не знал, как из этого положения выкарабкаться.

Однажды Коля спросил у Михаила:

– А мы с японцами тоже воевали?

И Михаил тут же начал обстоятельно отвечать, а Егоров, он находился неподалеку, немо накричал на сына. Меня-то почему не спросил? Я тоже это знаю.

Нет, надо было что-то предпринимать. Был бы квартирант хиляк, можно было бы ненароком сказать, вот, мол, слабачок, потому и любит бабьими делами заниматься да книжки читать. Но Михаил был мужик что надо, как-то вечером Коля встретил отца восторженным возгласом:

– А дядя Миша двухпудовую гирю